Рост, основанный на незаработанных деньгах, не может быть устойчивым

http://www.infox.ru/business/finances/2 … au_1.phtml

Полный текст беседы ректора Академии народного хозяйства Владимира Мау с корреспондентом Infox.ru Евгением Новиковым.

Владимир Александрович, год назад мировая экономика вступила в острую фазу кризиса. Какие выводы о природе этого кризиса уже могут сделать экономисты? Можно ли было избежать его?

Хочу заметить, что год назад в кризис вступили развивающиеся рынки, emerging economies. В англосаксонском — в значительной части западного — мире кризис начался примерно за полтора года до этого.

Каждый масштабный кризис (а они бывают довольно редко, для меня это кризисы 30−х, 70−х годов) инновационный. Он инновационный потому, что ставит перед экономистами очень много интеллектуальных вызовов, и довольно много времени уходит на то, чтобы разобраться с ними. В этом смысле пока мы только начинаем делать уроки. Проводя историческую аналогию, я бы сказал, что мы находимся в ситуации президентства Гувера или Никсона применительно соответственно к 30−м и 70−м годам. Обычно Великую депрессию и выход из нее связывают с именем Рузвельта, но он стал президентом в 33−м году, а кризис начался в 29−м. И четыре года между 29−м и 33−м правительство Гувера и министр финансов Эндрю Меллон занимались в основном тем, что боролись с кризисом так, как это было принято предыдущие 50 лет, то есть путем поддержания золотого стандарта, ужесточением денежной политики, ужесточением бюджетной политики. Гораздо позже стало понятно, что действовать надо было наоборот, совершать противоположные шаги.

Точно так же правительство Никсона в начале 70−х годов, когда страна шла в ловушку стагфляции, боролась с ней традиционными кейнсианскими методами, то есть через денежное предложение, только раскручивая инфляцию и не стимулируя экономический рост. И лишь гораздо позднее, на рубеже 70−80−х годов, сперва начались процессы дерегулирования, председатель федеральной резервной системы Пол Волкер запустил очень жесткую денежную политику, которая обернулась рецессией, за которой последовал бурный рост.

Таким образом, мы пока только осмысливаем те проблемы, которые перед нами будут стоять и которые нам предстоит решать. Мы понимаем, что есть проблема регулирования финансовых рынков в глобальном масштабе, но пока не знаем как. Всякие разговоры о том, что государство должно активнее вмешиваться в экономику, абсурдны, это как раз есть попытка обсуждать современную проблему в терминах ХХ века. Мир вышел из дихотомии кейнсианства и монетаризма, госрегулирования или дерегулирования. Мы сейчас должны обсуждать, как можно и нужно ли регулировать эти огромные, превышающие мировой ВВП объемы деривативов, как можно регулировать глобальную валюту, которая является одновременно национальной валютой одной из стран и в этом смысле не является объектом международного регулирования. Мы должны обсудить, как найти выход из конфликта между капитализацией и производительностью труда. Мы знаем, что одним из источников бурного роста последнего десятилетия было всеобщее стремление к капитализации безотносительно к производительности, то есть наращивание активов даже ценой ухудшения их качества, а эта проблема уже находится в системе отношений собственности, потому что менеджер отчитывается перед акционерами ежеквартально за рост капитализации. И поскольку основная масса акционеров не являются стратегическими собственниками, им важно, как от квартала к кварталу растет капитализация, а не что будет с их собственностью через пять-десять лет.

Нам нужно обсуждать, что будет с мировыми резервными валютами: будет ли одна валюта, две, будет ли искусственная валюта типа SDR или серия региональных резервных валют, какая-то их комбинация. То есть мы пока только нащупываем те проблемы, найдя решение которых мы сможем в дальнейшем избегать такие кризисы. Я подчеркиваю, именно такие кризисы. Дальше, через какое-то время, возникнет какой-то новый крупный кризис, к которому мы не будем готовы. Например, на протяжении последних десяти лет мы активно готовились к кризису 98−го года и великолепно к нему подготовились. Но кризис оказался другим.

Согласны ли вы с мнением экономистов и чиновников, утверждающих, что дно кризиса пройдено и началось восстановление экономики?

Опять же, прошло слишком мало времени для каких-то концептуальных выводов. Пока мы все просто анализируем эмпирику. Перед 2007 годом на протяжении лет пяти шел беспрецедентный в мировой экономической истории экономический рост, когда мировой ВВП увеличился на четверть, и появилась версия, что мы открыли секрет экономического роста, который никогда не прекратится. И у нас в стране очень многие эксперты говорили, что нефтяные цены вышли на новое плато и теперь могут только расти. Подобные иллюзии периодически возникают во время бума. Мы в очередной раз убедились, что за бумом следует кризис.  По-видимому, за кризисом последует рост, пусть не сразу.

На какие страны кризис оказал наибольшее, а на какие наименьшее влияние?

Сильнее всего пострадали некоторые постсоветские экономики: Россия, Украина, Белоруссия и страны Балтии. Но спад в них случился по разным причинам. Например, у нас – из-за ресурсного изобилия и слишком недиверсифицированной экономики, в Балтии – потому что она слишком раздувала спекулятивный пузырь. Но в странах Балтии есть ради чего страдать. Они хотят скорее войти в зону евро, и поэтому проводят ту политику, которая в общем по всем другим критериям была бы неправильной, например отказываясь от девальвации. Но повторяю: если они готовы заплатить эту цену за вступление в зону евро, то это политический выбор народа и правительства. В конце концов, мы тоже много заплатили, чтобы избежать гражданской войны в 90−е годы. Мы за это платили нашим спадом, нашей высокой инфляцией.

Азиатские экономики очень хорошо показали себя. Хотя они оказались все-таки затронутыми кризисом (до сентября прошлого года казалось, что они могут не попасть в кризис), но тем не менее там темпы роста в основном снизились, а не ушли в отрицательную область. Все это свидетельствует о том, что нам нужна модернизация, причем модернизация может быть даже более важна, чем диверсификация, потому что даже сырьевая, но модернизированная экономика производит продукты более высоких переделов и поэтому более устойчива. Но, конечно, идеальный вариант – это диверсификация как часть модернизации. И этот кризис еще раз подтвердил истину, что рост, основанный на незаработанных деньгах и не связанный с производительностью труда, не может быть устойчивым.

Когда может закончиться этот кризис?

Я хочу подчеркнуть, что выход из рецессии не есть выход из кризиса. По моему мнению, нам предстоит турбулентное десятилетие. Речь не идет о точном сроке — десять лет, семь, 12. Нам предстоит период неустойчивых темпов роста, неустойчивой макроэкономики. У нас будет период, подобный тому, про который когда-то говорили: «Третьей мировой войны не будет, но будет такая война за мир, что камня на камне не останется».

Борьба с кризисом велась такими чудовищными методами — очень эффективными, но очень опасными лекарствами, что нам предстоит еще довольно долго расхлебывать и накопившийся инфляционный потенциал, и накопленный долг (нам – я имею в виду миру, Россия как раз проводила очень умеренную и осторожную антикризисную политику). Что будет с резервными валютами после такого вливания денег в экономику, беспрецедентного по масштабам мирного да и военного времени, – это большой вопрос. Если провести медицинскую аналогию, мир выпил столько антибиотиков, что еще долго предстоит лечить желудок.

Когда состоится следующее заседание экспертного совета, который вы возглавляете? Какие вопросы будут на нем решаться?

Мы регулярно консультируемся в рабочем порядке. Формально мы соберемся после каникул, наверное в конце сентября. Поскольку неделю назад начала работать антикризисная комиссия правительства, то соответственно, существенно активизировалась и работа экспертного сообщества. Но повторяю: формат экспертного совета – это консультации специалиста в той или иной области, это не формальные протокольные мероприятия, хотя иногда мы их тоже проводим.

Сейчас на повестке дня контрмодернизация (вариант модернизации, альтернативный опыту западных стран. — Infox.ru). Все-таки если мы выходим из рецессии, то ключевой вопрос – это с чем мы выходим из рецессии, с какой экономикой. Вряд ли можно заниматься модернизацией по всему фронту. Проблема приоритетов модернизации является одной из очень важных.

Другая тема, более связанная с кризисом и, конечно, с модернизацией тоже, – это проблема стимулов: как будет развиваться антикризисный пакет, нужен ли он в следующем году, что он должен в себя включать, каким он должен быть по масштабу. Вы знаете, что на G20 была активная дискуссия об exit strategy – о стратегии выхода. Пока все участники дискуссии, министры финансов и председатели центробанков, договорились, что они пока не наращивают, но и не ослабляют свои бюджетные и денежные стимулы. Это понятно — они боятся. Бернанке писал диссертацию о Великой депрессии, а всякому, кто изучал Великую депрессию, известно, что 36−й год показал, что все нормально, и начали отходить от жестких антикризисных мер, после чего в 37−м рецессия началась опять. И поэтому многие экономисты, особенно американские, убеждают своих коллег в том, что главное – не прекращать сейчас политику стимулов. Инфляция низкая, следовательно, можно себе позволить продолжать заливать пожар разбавленным керосином. Американские власти и экономисты понимают, что сами по себе США не заведут этот мотор, что нужны усилия еще по крайней мере европейцев, китайцев.

Мы в этом смысле находимся в более мягкой позиции: у нас не такая уж огромная по масштабу экономика и мы, в общем-то, можем себе позволить ориентироваться больше на наши макроэкономические проблемы, чем на международную солидарность по стимулированию роста. К тому же наши возможности стимулирования роста сильно ограничены. Наши возможности по стимулированию роста через денежную инъекцию ограничены высокой инфляцией, она снижается, но она остается двузначной. Наши возможности бюджетного стимулирования ограничены высоким уровнем монополизма. Расширение бюджетных стимулов у нас – это зачастую рост цен (то есть та же инфляция), а не рост предложения. Поэтому мы с самого начала сделали акцент на мерах социальной поддержки, а не на мерах стимулирования отраслей, и это, я думаю, было правильно.